Сколь часто и повсюду так случается: я из себя такой весь, красив, умен и очень занят. Тишина в висках стучит, разрывая между нами связь, что равна постоянству спален.

Он подымает к небу глаза, выдыхает дым, он не снимает трубку: опять занят, опять в делах. По привычке кивает ей: «Я рад. Как я… рад». Придя за полночь домой, видит свечи, ужин, её у плиты. «Хочешь, я помогу тебе забыть все, что мучит, все, что было?». Он опрокидывает третий и поспешно: «Это, конечно очень мило. Но мне вставать ни свет, а еще собраться надо: ну там рубашки, галстуки, бумаги». И что-то жжет раскаленное внутри, ибо страшней его «не надо» ничего нет. Рано утром вздернется, проспав, убежит, забыв про все, что взять хотел.  Так в душу поселяется вселенский мрак, приводя с собой отчаяние- все как в кино.

Утерев слезы, переборов себя, наберет маму и все, что услышит: «Доченька, но я ведь тебе говорила, не стоит идти на поводу у одного лишь сердца. Оно- плохой советчик. Ну, ничего, время все исправит». Доченька идет на кухню, включает Сплин. Мысли, как заклинание: мир не окончен.

Сколь часто и повсюду так случается: мы забываем, что любить- это быть любимым. 

И небо где-то над головой было черно-синим, едва теплым.

Последний месяц лета бил по окнам.

 И никто из вас не знал, даже не думал задавать вопросов.

 Что там наверху жгут мечты мертвые звезды.

Если вдруг основа станет шаткой, ты пустишь в ход всю артиллерию.  Господи, порой я слышу хриплый голос, который твердит, что все вокруг — заманчивый сон. Люди ходят, опустив головы, пряча глаза. Люди ходят по магазинам, берут кредит, скупают вещи. Но нет ничего значимей, важнее нету храбрости в глаза, прямо сказать: я тобою убит.  Да, я убит, пулей, навылет, в сердце. Тысячей залпов, толчков, обид. Я к тебе приходил лишь, чтоб согреться, я от тебя уходил, замерзший, как глыба льда. И ее только твои руки расплавить могли, но ты уходить со всех радаров. Незримо, осечка, выдох.

Но, падая в сеть ищущих, ища пропавших, следуя вниз  за малой надеждой, в одержимости пытаясь склеить чашу, протягивая к небу руку, ломая кисть, что мне тебе оставалось ответить? Что я остался камнем, маяком средь этой мглы, причалом средь этих вод? Что не узнал, хоть и узнать пытался, что все по местам расставит только время? Что я мчал туда, где невозможно пройти? Что я обжегся потоком искр, пытаясь чистой любви костер разжечь?

Я утратил рассудок, я сумасшедший, знаю, такова моя суть. Здесь я заблудший в калейдоскопе лиц. Но перед тем как в раны мне соль засыпать, попробуй дать мне ответ. В чем мы с тобой похожи и где между нами грань? Ты рассудителен, умен и хладнокровен. Я же растерян, импульсивен, и я растрепан. Твоя твердая рука рушит мой хрупкий мир. Пусть я слабее, сейчас не время меряться силами. Пусть ты умней, что, кроме горя, от ума?

Но присмотрись, и ты увидишь, там, где ты остерегался, я доверял. Да.

И я знал об этом изначально,  лежа в колыбели.

 Звезды мертвеют только люди гораздо мертвее.

Смешные трагики, грустные комики.

 Вы так ничего и не поняли. 

Я постоянно вижу, как ты стоишь в дверях и глотаешь воздух, будто горький, крепкий кофе. Ожидание ложится на сердце, как на дверной косяк пыль. Вот ты стоишь, с письмом в руках, разбирая по слогам слова, как на осколки стекло. Я стою чуть дальше, но слышу так отчетливо биение сердца- оно никогда не соврет. За тобой дым, шлейф былых, неотъемлемых, ненужных прошлых бед, тревог, любовниц. За мной свет, что сквозь призму расстояний рассеивается очередью еле слышимых «Ты пришел». Раскрыв все ставни, что были заперты ранее, я тебе улыбаюсь не губами- душой, заполнив пространство столь чистой, кристальной волной, что глазам больно смотреть. Рассыпаю надежду, распускаю тюльпаны, сирень, ромашки, ландыши, прелестной вишни, яблони цвет белоснежный, заполняю собой закоулки, где ранее, тысячи неисчислимых долгих лет, пусто было. Ты в дом войдешь, наполненный ярким, теплым светом. В дом с, полной нежностью, постелью и уютным залом. И в самый тяжелый, неодолимый момент, будешь знать и помнить, как ты нужен, дорог и любим.
Только вот… Не приходишь. Останавливаюсь на полуслове, замерев, понимаю, что все далеко не так просто. Ты придешь, только чуть позже. И, стоя в дверях, будешь глотать воздух, будто горький, крепкий кофе.

Ты ведь знаешь, это мой мир. Мир, в котором ожидание и верность имеют значимость на порядок выше, нежели пороки, похоть и соблазны. Здесь нет места случайным связям и тем более оправданиям им. Ни в одном углу ты не найдешь злых умыслов, а вместо солнца здесь светит искренность.

Это мой мир. Мир, в котором ты не боишься повернуться спиной, мир в котором тебя ждут с объятьями и горячим кофе. Здесь есть свои устои и ценности, а главная ценность- это ты.  Здесь все пишется, чтоб кололо, а не чтоб читали и душа чистая не потому, что ее стирали, а потому что этот мир создан с чистого листа, он создан с  тобою для тебя.

Это мой мир. Мир, из которого ты ушла, оставив ключи и забрав тепло. Мир, в котором все замерзнет, пойдет ко дну. Я здесь одинок и принял только одно: в этом холодном мире я, стало быть, умру. 

Стены моего дома давно не помнят сна. Ты только представь, гул этих мыслей переполняет комнату, а безграничное расстояние в сердце наполняет тоска, ожидание, вокзалы, поезда и вагоны, вагоны, вагоны. Дезертир веры, такой себе цирк шапито, и давно уж без разницы, станет ли тайное явью.  Не изменить ни строчки — сценарий давно утвержден. Я улыбаюсь всегда, но сейчас мне не смешно и подавно. С каждой минутой сильнее сжимаю ладонь. Люди выносят мозг, остается лишь закрыть дверь за ними. Каждый норовит поставить в упрек мой тон, но лишь он один следит за словами в тоне.

Поезд толкают удары моих молитв, воля вся собрана в стальной кулак терпенья. Как повсеместна грязь, как вездесуща пафосность — достали. Полные злости и желчи людские рты, пора перестать их слушать, не так ли? Пора в лабиринте сплошь искривленных дорог, найти свою, пусть зигзагом, но верную.  

И что же делать? Чего ждать, во что верить? Как мне дышать и жить? Как мне распутать этот тончайший клубок? Как из этой бездны уцелевшей выйти? Мне говорили, прячься, ты- решето. Все через себя пропускаю и боль и радость. Я улыбаюсь всегда, но сейчас мне не смешно и подавно. Поезд пришел. Конечная. Вставай. Мы выходим. 

Слишком быстро, неожиданно  и предельно резко все меняется. От этих, нескладывающихся в голову,  событий у меня леденеют суставы, а кисти рук сами собой сжимаются в кулаки.  Меня окружают сливные ямы, куда люди без жалости сливают остатки своих устоев, нравов, кармы и суждений, даже не задумываясь о последствиях. Грубость и равнодушие стало привычным явлением и на каждом шагу грязь, грязь, грязь — ее не обойдешь, как ни старайся. Разность полюсов вызывает лишь дрожь. Все мы электроны, но разница в том, что у каждого свой заряд.

Вам же проще отречься, молча, скрывая лицо, идти  в толпе туда, куда несет поток. Делаете то, что делает большинство, ведь так будет правильно, да? О моральности же никто и подумать не осмелится.  То, что пережевало общество, невзирая на мораль и возможность заблуждения, считается нормой.  Вы кричите: «Смотри, я другой!», хоть и выделяешься ты лишь ценой.  И что тебе ответить? Все ориентиры сбиты- кругом не лица, а маски; кругом такое болото, что тяжело дышать а в голове барабанная дробь. Так просто отвернуться, вылезти из этого месива и не возвращаться, но я часть этой системы, и я не брошу ее.  Все мы живем на чашах весов и в каждом из нас заложено что-то светлое, что может собой уничтожить весь мрак. Но устои вывернуты, смешаны с грязью и каждый выбирает, какой жизнью ему жить.

Мой выбор сделан давно и сделан мною лично. Мне вовек топить теплом эти глыбы льда. Только время стремительно уходит, забирая с собой жизни. Кисти рук сами собой сжимаются в кулаки.

Светлая девочка. Со светлыми надеждами внутри. Черная метка и постоянное опасение упасть и разбиться. Бой начат: пять, четыре, три, два. Ураган ощущений: лица, слова, эмоции. Светлая девочка. Со светлой душой внутри. Темное уныние и скука. Скорбь, боль и буря. Все, что ранее было — по швам. Не нравится — рви, жги. Хочешь – гори, развеешься пеплом. Светлая девочка, вязаный светло-бежевый шарф. Светлые лилии в ванной, светлая спальня. Финиш агонии, где ты оставил ей шрам. Бесом ты послан или же Бога посланник? Светлая девочка с темным желанием сна. Она не вместит в себе иллюзию, где вы вдвоем, раздробит на два, сделав тот самый шаг от любви до мести.

Светлая девочка. Со светлыми надеждами внутри. Ветер минувшего. Все к тебе линии сорваны вместе с транспарантом «Мы». Нет его больше, от «мы» ни следа, ни звука. Лишь, сдержав слезы, утыкается в горизонт на алый закат. Шепчет: прошло, не вернуть назад. Тот, кто твой, не предаст, не ранит, а он хранит. Любит, боготворит, ждет, не врет, оберегает. Ждет и бережет — два слова, а сколько смысла. Вдох, шаг с карниза. Падение, взлет и выдох. Светлая девочка. Скорбь, пустота и всплеск.  Столкновение, удар, асфальт, слезы, осознание. Переломы и боль, черная метка, неподвижность. Раны покроются мелким, как песок, тальком. Любовь и вера ее воскресят вновь. Бесшумно откроет глаза, в ресницах трепет. Тихо подняв руку, дотронется до неба. И вдруг поймет – ты ведь ее не ждешь. А коли любил бы… бы. Многоточие, сомнение. И одно не дает покоя- как так можно, резко жестоко кидать тех, кто и так хрупок и слаб?

Светлая девочка… Светлая… Светлый глобальный знак. Темная метка и его слова: я спутал…

Невыносимая усталость внезапно захватывает дыхание, опускаются руки. Беспрекословно сияющее целую вечность, солнце сжимается до размеров зерна, и, нервно бьясь в припадках вспышек, пропадает за горизонтом. Я, от боли разочарования теряя сознание, бегу за ним. Теряя здравый рассудок, в панике, превышая все допустимые лимиты скорости, словно по воле судьбы наблюдаю, как оно в миг тухнет. Тухнет, будто и не было его.  Всем естеством сжавшись в комок, я, еле успевая сглатывать слезы, иду во мгле, в душе понимая, что нужно остановиться. Вдали чуть слышен шепот, призывающий встать, твердящий, что дальше будет хуже, тяжелее, страшнее, жестче, но, с, еще не остывшими воспоминаниями о солнце, его красоте, продолжаю идти. Идти во мгле, отдаваясь свету.

    Сколько можно натыкаться на это постоянное явление? Момент, где ты в порыве, сжав кулаки, пытаешься пойти против судьбы, а она величественно резким жестом разворачивает тебя на все 180 от твоих желаний, и, разжимая кулаки, бросает всем естеством на каменный пол.    Смотри и вникай, золотце, внимай, что ты- всего лишь часть, а не самостоятельно работающий механизм. Принимай и соответствуй.

    Слушай и чувствуй. И когда ты, оправившись, встаешь и оглядываешься по сторонам, еще не сумевший понять, как ты оказался здесь, понимаешь только то, что вместо восхождения по скале, ты выбрал небольшую торчащую глыбу для привала и она под тобой треснула. И тут же ты начинаешь ценить целостность этой скалы и ту высоту, на которой тебе удалось побывать. Потому что недосягаемого можно достичь, только став этим недосягаемым. А крича, негодуя ничего- точно- этим не добьешься. 

   Это хорошо, что ты это понимаешь. Но этого мало. Нужно еще делать. И вот на этом месте и возникает самый козырный момент, в коем ты, собрав воедино все свои устои, веру, принципы, не распыляясь о их значимости, начинаешь не только планировать, но и делать, думать, жить. Вот и вся задача, вся миссия заключается в том, чтобы донести это единство, не расплескав, не утратив его. Научится соглашаться с зовами сердца, чтобы в миг, когда ты обретешь свой внутренний мир, внешний тебя не пугал.   Ведь что ты есть? Ты- мост между сегодня и вчера, здесь и где-то. И от тебя требуется его укрепить и убедиться, что он тверд и надежен, непоколебим и проходим.    

   Чтобы, когда ты его достроишь, по нему, не боясь, могли пройти тысячи.

Вот уже полгода, каждое утро я просыпаюсь ровно на семь минут раньше будильника. На который час я не устанавливал бы сигнал, за сколько времени до пробуждения я бы не лег, мои глаза открываются за, чертовы, семь минут. Этот, на первый взгляд, малый отрезок времени становится моим регулярным утренним адом. Это некий звездный час моей пустоты, ее возможность напомнить о себе и, в честь восхода солнца, потыкать иглами в, незажившие после предыдущего утра, раны.
Открыв глаза, я боюсь повернуть направо голову и не увидеть там тебя. Я просто лежу и смотрю на желтовато-белый потолок. Перед глазами пролетает то недолгое время, проведенное вместе, все ссоры и совершенно иные исходы, поступи мы по-другому. Все вокруг напоминает о прошлом: дерево, нарисованное тобой на стене, стикеры на лампе, шторы, что стоили тебе тонн нервов. Не могу заставить себя пошевелиться, а эти 420 секунд, отдаляющие меня от будничной суматохи, кажутся бесконечными. А самым желанным является то, чтобы не опоздал будильник. 
Вот уже полгода, каждое утро я просыпаюсь ровно на семь минут раньше будильника. Вот уже полгода, как тебя не стало.