Контрактовая площадь, за ней – Почтовая. Ехать до Хрещатика и плевать на то, что жива едва. Что я здесь делаю,  Господи, в этом мире, где все беспрекословно правы? Все, что остается – ждать луны; Киев медленно тает – жара.  Все забудется, знаю, надо лишь только выбрать по себе ношу. Надежда на светлое погасла под гнётом будничных ламп, пора бы уже знаки «вперед» и «стоп» различать. Я же не выдержу, Господи, эту тяжесть, натиск. Слишком велик риск. Станция? Выходить. Позже все запишу в тетрадь. Запишу.

Все запишу, расскажу, что б наконец закончилась боль, которой еще живу. Вылью ее строчками, прямо, коряво – неважно. Лишь бы не видеть ночью все те же сны, все те кошмары, Господи, о каких-то невиданных долгах, хоть никого не трогала. В этом и вся вина: что молчала, хоть и знала, что мои слова могут кого-то спасти, кому-то помочь. Что нужно жить, даже когда боль, Господи, давит горло тяжестью, которую не одолеть. Что б дочитать роман своей жизни.

Изолью душу строчками, что б бог ее забрал. Видишь ли, вся вина: я живу еще, и пишу. Хоть более тысячи лет мертва.